«Отец Илия, - как утешительно для одних, как многообещающе для других, как дорого было это имя в Верхотурской обители и широко в окрестностях Верхотурья… К нему устремлены были мысли и надежды даже из отдаленных краев нашего православного отечества, к нему во множестве приходили и в то время, когда он проживал в отдаленной пустыне, - получали от него благодатное утешение и подкрепление, поучались, радовались, что видят этого человека, немощного телом, но сильного духом, горне мудрствовавшего в простоте своей и вникали в его доброе житие. В этой блестящей оценке деяний старца и после смерти его слышится голос очень и очень многих, которые с великим благоговением отзываются об «отец Илии» и хранят память о нем, как нечто возвышенное – духовное, воздавая благодарное поклонение пред его могилою, живо воскрешающею эту память неугасимою здесь лампадою, с избытком поддерживающею и до сего времени лептою сих почитателей приснопамятного старца «отца Илии».

Кто именно сей старец «отце Илия», какая причина такому воспоминанию о нем, - об этом усмотрим в предлагаемом нами жизнеописании его.

Поучительно читать повествования о дивных подвигах и равноангельной жизни древних подвижников. Волею или неволею душа при этом согревается, отрешается то земного пристрастия и воспламеняется, хотя временно, тем желанием Божественного, которым у подвижников горела она непрестанно. Но самая отдаленность наша от тех времен, когда они жили, ослабляет в неусердных искателях Царствия Божия силу сего благодатного впечатления. Леность и холодность людей нынешнего века находят себе лукавое успокоение в той мысли, что это было когда-то в давние времена, а теперь, в наше время, и сколько-нибудь подобная высота жизни духовной – невозможна… Поэтому весьма поучительный для нас пример высокой подвижнической жизни мужей близких к нам по времени, наипаче же современных. Таковым в наше время и является шедший по стопам древних подвижников и почивший сном праведника в 1900 году, старец Верхотурского монастыря, первоначально подвизавшийся на Валааме, схимонах Илия. О жизни сего старца, работавшего всю жизнь свою для Бога, мы не осмеливаемся обойти молчанием, так как, по слову Божию, «тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно» (Тов. XII, 7).

В. С. Баранов.

Молодость о. Илии

Отец Илия родился в городе Курске, в святом крещении наречен Иоанном. Родители его были мещане – местные жители, Алексей и Олимпиада Чеботаревы, были грамотные, вели жизнь простую и благочестивую, в этом же духе воспитывали и своего сына Иоанна. С раннего детства мальчик обнаружил особенную любовь к посещению храма Божия и любил слушать, когда читали священные книги, в особенности же жития святых подвижников, трудившихся в уединении в пустынях. Вскоре, при помощи своих родителей, Иоанн выучился дома читать и немного писать. В школе он не учился. С тех пор, как Иоанн стал порядочно читать, - особенно увлекся чтением тех любимых им книг, а вместе с этим обнаруживалось у него стремление к уединению. Не удовлетворяя себя прочитанным из книг, Иоанн с охотою расспрашивал о монастырях и о разных современных подвижниках у проходивших мимо Курска паломников, которые в доме Чеботаревых всегда находили себе радушный приют.

Родители Чеботарева занимались торговлей, в которой помогал им и он, Иоанн, оказавший свои способности к этому с 7-ми лет. Часто и на продолжительное время по торговым делам приходилось отлучаться из дома его отцу в Украйны и другие места, но и во время отсутствия последнего торговля дома шла обычным порядком, так как Иоанн с своею матерью вполне справлялись с этим делом. В 12-ти летнем возрасте Иоанн Чеботарев вообще был уже настоящим помощником отцу.

В доме Чеботаревых празднословие и ропот не имели места. Прибыль ли была в торговле или же убыток, они за все благодарили Бога, говоря: «слава Богу!». Благодаря таким благочестивым порядкам и сын их Иоанн был чужд каких-либо праздных и греховных наклонностей. Развлечений он всегда избегал. Бывало, если сверстники и приглашали иногда для прогулки, то он, не оскорбляя их отказом и не подавая вида не причины к тому, всегда находил возможность хотя и с пути уже, уклониться от них под разными благовидными предлогами. Любимым развлечением и убежищем для уединенных размышлений молодого Чеботарева служило кладбище, куда он ходил очень часто и подолгу сиживал там, в особенности он стремился сюда в праздничное время. Здесь безпрепятственно и живо он разрабатывал мысль, впоследствии принятую им в основное изречение, - это «помни последняя твоя, - во веки не согрешиши», а вместе с этим размышлением развивалось и крепло у него желание оставить мир, вне которого безпрепятственно можно было бы осуществить именно эту малую мысль.

Молодому Чеботареву, почувствовавшему в себе с самой юности своей вдохновение свыше, чтобы идти по заповедям Божиим, - не препятствовали в «едином на потребу» ни торговые дела и не окружающее его: он находил время посетить и храм Божий и насладиться чтением боговдохновенных книг, которые паче и паче оплодотворяли в нем зародившееся еще в детстве семя любви к уединенной подвижнической жизни, а вместе с этим время от времени чувствовал себя как бы уже близким к осуществлению этого заветного желания. Однако пришлось достигнуть ему этого не скоро и не сразу.

Родители Иоанна хотя и видели в нем благочестивые наклонности, радовались смотря на него, но далеки были от той мысли, что сын их горит желанием оставить мир, полный соблазна и скорбей, и посвятить себя жизни иноческой вдали от них. Наконец, Иоанн объявил давнишнее желание свое, прося благословение их на эту новую жизнь. Этим последним родители Иоанна были совершенно поражены, такою самоотверженностью сына их, и благословения на сие не дали, находя такой шаг в жизни его преждевременным.

В Киеве Иоанн пробыл немало времени, - не спеша мог посетить тамошние обители и поклониться святым угодникам. Везде и на всем останавливал свое внимание и все виденное и слышанное им здесь старался запечатлевать на своем сердце. За это время Иоанн достаточно всмотрелся и в жизнь иноков Киевских обителей. Однако же жизнь сих последних не удовлетворила его ревностное сердце. Здесь Иоанн нашел в обстановке иноческой жизни излишними роскошь и свободу; более же всего противоречило его стремлениям – это всегдашняя сутолока среди разнообразной массы поклонников, с которыми и в храмах и в самой обители необходимо приходится обращаться тем же инокам. С этим впечатлением Иоанн Чеботарев и возвратился в родительский дом, к своим обыденным занятиям.

И теперь Иоанн не изменял прежних своих благочестивых правил жизни и не покидал мысли о посвящении себя жизни иноческой, уединенной.

Вскоре после того, как Иоанн Чеботарев возвратился из Киева, родители его умерли. Смерть их наложила на него неожиданное и тяжелое бремя, которое могло задержать его надолго в этой юдоли плачевной. Он должен был, после этого, самостоятельно устроить свои домашние дела так, чтобы впоследствии ничего не могло тревожить его жизнь, к которой он так свободно стремился теперь. Чтобы не связать себя еще более мирскими заботами, которые могут надолго задержать его в осуществлении намеченной им цели, Иоанн Чеботарев счел более целесообразным прекратить свои торговые дела, что и сделал не спеша.

В ожидании окончательных результатов по развязке с родительским имением, и чтобы не быть праздным в период означенного времени, Иоанн Чеботарев поступил подручным приказчиком к одному из Курских купцов-торговцев. Через полгода он был уже старшим приказчиком, пользуясь от хозяина полным доверием. Нахощаяся под руководством Чеботарева торговля вскоре же стала улучшаться, что, конечно, не могло укрыться от взоров хозяина и он поручил Чеботареву все свое торговое дело вести самостоятельно, по своему усмотрению и направлению. И при этих, казалось бы, заманчивых условиях Чеботарев все-таки не изменял своего взгляда на суетность мирской жизни. В свободное от служебных занятий время занимался также чтением священных и подвижнических книг, всегда вел себя просто и в обращении был кротким. В воскресные и праздничные дни непременно ходил в храм Божий. По примеру своего старшего приказчика и для прочих служащих посещение храма Божия в воскресные и праздничные дни считалось за обязанность.

Хозяин, бывши благодарным Чеботареву за его усердие, честность и знание своего дела, вознамерился женить его на своей дочери; первоначально принимал для этого меры чрез посторонних людей, а в конце концов, и лично высказался при удобном случае. Однако ж Чеботарев не был прельщен этим предложением, потому что в сем последнем он не находил для себя истинного счастья, почему и отклонил это предложение как бы навремя. В действительности же он, Чеботарев, опасаясь, чтобы на самом деле не быть связанным мирскими узами, - с этого времени принял решительные меры к тому, чтобы как можно скорей привести в исполнение заветное свое желание об оставлении мирской жизни. К сему последнему приближало и то обстоятельство, что все дела по родительскому имению к этому времени были покончены.

Хотя желание Чеботарева об удалении в монастырь никогда не оставляло его, но в это же время не мало тревожило его и то впечатление, которое вынес он из Киева, поэтому долго боролся с мыслями о том, в какую именно обитель должен теперь обратиться, которая бы вполне соответствовала его желаниям – строго подвижнической жизни.

И вот скоро представился к тому случай, который вполне разрешил высказанное нами сомнение Чеботарева. Как родители Чеботарева оказывали всегда радушный прием паломникам, так и он, Иоанн Чеботарев, не нарушал сего доброго обычая, также принимал к себе этих тружеников и проповедников славы Божией от своих простых сердец. В один из таких случаев Чеботарев разговорился с паломниками и, между прочим, высказал им откровенно гнетущее его недоразумение, именно об избрании обители, которая бы была немноголюдна и удалена от всего соблазнительного. Выслушав Чеботарева, собеседники его объяснили, что вполне соответствующим его желаниям может быть более всего Валаамский монастырь; причем просто и кратко объяснили биографию этой обители и о строгости жизни тамошних иноков, заключив свой рассказ тем, что Валаамский монастырь, как удаленный от берегов остров, приносит обитающим на нем совершенное уединение от молвы житейской. Кроме того, объяснили ему, что на Валааме же просияли святостью жизни святые отцы: Сергий и Герман, Александр Свирский, Кирилл Белозерский, Савватий Соловецкий и прочие иноки этой обители. Рассказ этот произвел на молодого Чеботарева весьма утешительное впечатление и он с этого времени не расставался с размышлением о Валаамском монастыре и тамошних подвижниках и только теперь почувствовал великое облегчение на своем сердце.

Вслед за этим Чеботарев стал изыскивать возможность к окончательной развязке с этим миром, полным соблазна и неправды. Наконец, решился объявить своему хозяину об увольнении его, объяснив ему, что он желает посетить некоторые святые места России. Несмотря на угрозы хозяина, который старался отклонить Чеботарева от этого намерения, объяснив, что он может чрез это лишиться тех благ, которые ожидают его впереди, - Чеботарев все же таки настаивал на своем решении и поэтому был хозяином уволен.

После этого Чеботарев, не теряя времени, стал готовиться в путь. И в это короткое время пришлось столкнуться ему с опасными искушениями. Родные и знакомые представляли ему всевозможные препятствия и ужасы в исполнении задуманного им, да и враг не дремал, внушая различные сомнения.

Вообще немало Чеботареву было труда оставить мирскую жизнь и бежать в монастырь, но с Божиею помощью все устроилось во благо.

По выходе из родного города, Чеботарев тотчас же почувствовал в себе необъяснимое облегчение и все гнетущие до сего времени сомнения безследно рассеялись. Всецело горел желанием, как бы скорей достигнуть намеченной цели; только изредка вкрадывалось легкое сомнение – будет ли он принят в избранном им Валаамском монастыре. Однако, предав себя воли Божией, продолжал свой далекий путь.

Достигнув С.-Петербурга, Чеботарев постарался остановиться здесь на подворье Валаамского монастыря и это принесло для него большую пользу. На Валаамском подворье Чеботарев пробыл несколько дней. Строгая жизнь Валаамских иноков и здесь, на подворье, пришлась ему по душе. Он узнал затем, что С.-Петербургское братство – это в малом виде тот же Валаамский монастырь, потому что проживающим и здесь инокам вменялось в обязанность хранить те же условия жизни, которые приняты на Валааме. Достаточно всмотревшись в жизнь этого братства, осведомившись чрез них подробно о Валаамском монастыре и об условиях жизни в нем, Чеботарев стал себя чувствовать совершенно облегченным и как бы обнадеженным, что он, безсомненно, останется там.

При таком отрадном впечатлении Чеботарев и отправился в конечный путь.

С нетерпением теперь стремился он к намеченной им цели, как бы говоря словами псалмопевца: «Им же образом желает елень на источники водныя» (Пс. 41,2), - так желала и душа бежавшего из мира Иоанна Чеботарева достигнуть тихого пристанища – Валаамской обители.

На Валааме

Наконец, Иоанн Чеботарев достиг желаемой цели – Валаамского монастыря, куда он прибыл 4 января 1862 года. В это время было ему от рождения 32 года. К несказанной радости его, тогда же был принят в число послушников этой обители и назначен на послушание при самом монастыре. С этого времени и началась его подвижническая жизнь, к которой стремился от юности своей.

От природы ревностный, он с первых же дней вступления под сень этой знаменитой обители, как мудрая пчела стал на каждом шагу отовсюду собирать себе духовный мед, слагая его в сердце свое, как в улей. У одного перенимал строгость воздержания в пище, продолжительное бдение; у другого поучался неутомимости в молитве, вниманию к помыслам и Богомыслию, у третьего брал пример трудолюбия, верности правилам и терпению; - вообще стараясь сочетать все, чем особенно отличался каждый из виденных им Валаамских отцов. Кроме того, Чеботареву в достижении искуемой им возвышенной цели благоприятствовало и то обстоятельство, что с первого же времени он вступил под ближайшее руководство в духовной жизни опытного старца и бывшего знаменитого настоятеля Валаамского монастыря, игумена Дамаскина, последний, кроме того, до самой кончины своей был и духовником его, Чеботарева. Большое участие принимал в жизни новоначального Чеботарева, и в дальнейшее за сим время, игумен Ионафан. Благодаря заботе со стороны таких мудрых и высокой жизни старцев, а равно и своим искренним желаниям подвижнической жизни, Чеботарев не замедлил зарекомендовать себя истинным иноком и примерным в выполнении возлагаемых на него послушаний.

Послушания он нес действительно с самоотверженностью, аккуратностью и смирением, поэтому и не удивительно, что на всех послушаниях, которые поручались ему, когда он был еще новоначальным, его назначали старшим. Для состоящих под его руководством на послушаниях, Чеботарев был не только распорядителем, но и служил для них примером в трудах и в выполнении остальных иноческих правил. Причем в его кругу всегда царило единодушие и покорность, почему и поручаемые ему послушания оканчивались с блестящими результатами.

Через два года после поступления в Валаамский монастырь Чеботарева, именно 13 января 1894 года, он был причислен в братство сего монастыря, после того, как был уволен для этого Курскою городскою думою и последовало разрешение на это со стороны С.-Петербургского епархиального начальства.

Вскоре после причисления в братство монастыря, Чеботарев был облечен в рясофор без пострижения в монашество. Известно, что Иоанн Чеботарев с юных лет стремился в пустыню, в жизнь уединенную. Это желание, после того, как он довольно потрудившись в монастыре, свыкся с жизнью иноческой, живя на Валааме, тем более тревожило его. Будучи уже причисленным в братство и облеченным в рясофор, он стал неотступно просить настоятеля, игумена Дамаскина, об увольнении его в пустыню для уединенной жизни.

В виду того, что у Чеботарева обнаруживалость действительное стремление к пустынной жизни, а равно, и достаточно уже был подготовлен к тому, чтобы уединенно работать Господу, то со стороны настоятеля, о. Дамаскина, и был подан повод к увольнению его, благословив выстроить собтсвенно для него, Чеботарева, келию на «Дивном острове», отстоящем от монастыря в 12-ти верстах, от соседних же к нему островов не менее 4-х верст. «Дивный остров», действительно, был пустынным, вполне соответствующим желанию Чеботарева, а поэтому с великою радостью было принято им благословение о. Настоятеля об увольнении его на этот остров и с нетерпением он ожидал окончания постройки там келии, когда бы он мог уехать туда для уединенной жизни. Однако ж сему первоначальному назначению в пустыню осуществиться суждено не было. Игумен Дамаскин, как знавший хорошо жизнь пустынную (он до настоятельства много времени проживал уединенно в пустыне), а поэтому увольнение Чеботарева в пустынный «Дивный остров», по всей вероятности, и счел преждевременным, почему и оставил его на некоторое время еще при монастыре, девши обещание ему вскоре удовлетворить это желание. Вообще о причинах изменения сего намерения о. Дамаскина так и осталось загадочной тайной, кроме, конечно, самого о. Дамаскина и Чеботарева, потому что вслед же за этим желание его, Чеботарева, было вполне удовлетворено. Он был назначен вместо сказанного «Дивного острова» на остров уже св. Сергия, незадолго пред этим приобретенный в собственность монастыря.

Так как на острове св. Сергия было положено начало Чеботаревым пустынной жизни, а поэтому благовременным находим, хотя в кратких чертах, описать эту местность.

Остров св. Сергия находится от монастыря в расстоянии 18 верст водяным путем на северо-западную сторону, от Финляндского же берега отделяется проливом шириною в 1 версту. Окружность его 15 верст. Прежнее его название было «Путосари», а затем назван «Сергиевским» во имя преподобного Сергия. Местность его превосходна и величественна: удивительной красоты гигантские каменные горы высотою саженей в 30. Отвесною стеною, как бы непобедимые крепости, они стоят в линию одна против другой; поверхность их зеленеется лесами и разными растениями; у подножия гор красиво расстилаются зеленые поля и луга и разнородные леса, между тем, нередко встречаются и озерки, наполненные разною рыбою и на поверхности этих озерков встречаются во множестве утки и гагары. Въезд с озера во внутренность острова широким и глубоким заливом на протяжении одной версты. В устье залива с западной стороны, на высокий каменной горе, называемой «Елеонская», стоит деревянная часовня во имя преподобного Сергия, Валаамского чудотворца; с другой же стороны на горе, называемой «Крестовая», стоит величественный каменный крест высотою 10 аршин.

Вообще Сергиевский остров имеет совершенную противоположность к условиям «Дивного острова»; там пустынно и безжизненно, здесь же, при развлекательной красоте природы, получается прекрасное впечатление, благотворно действующее в особенности на новоначального пустынножителя, каким и был Чеботарев. Нет сомнения, что игумен Дамаскин и был руководим этими соображениями, отменив назначение Чеботарева на «Дивный остров», счел же более целесообразным послать именно на этот остров св. Сергия. С Чеботаревым, под его наблюдение, было послано на Сергиевский остров несколько человек из монастырской братии и рабочих для ведения здесь хозяйства и занятия; сенокошением, рыбною ловлею и проч.

Излишняя ли красота природы, которою был обогащен Сергиевский остров, или же что другое – неизвестно, противоречило подвижническим стремлениям Чеботарева, только он поэтому с первого же времени прибытия сюда не был покоен, почему и прожил здесь не очень долго. Через некоторое время с острова Чеботарев, Бог весть, куда-то скрылся. Бывшие с ним иноки и рабочие первоначально ожидали его возвращения, а затем, когда он долго к ним не возвращался, они приступили к розыскам его на острове, но и это последнее ни к чему не привело. В виду этого, ими было дано знать в монастырь; делал-ли монастырь розыски, об этом сведений не имеется. Известно, что чрез неделю после того, как скрылся Чеботарев сам пришел к своим сожителям на остров, но где был в течении недели – неизвестно, потому что об этом он никому не объявлял. Вслед за этим был вызван в монастырь. Некоторые из монастырской братии настаивали пред настоятелем в наказании Чеботарева, как за самовольную отлучку, так и за то, что по этой причине произведена на острове и в монастыре не малая тревога. Настоятель же не только не наказал Чеботарева, напротив крайне обиделся на тех, кто настаивал о наказании его, высказав им при этом, что они ничего не знают и не понимают. Нет сомнения, что игумен Дамаскин, бывши в то же время и духовником Чеботарева, который искренно открыл ему свое душевное состояние, - вполне и мог признать такую отлучку благословною, чего, во всяком случае, другой кто знать не мог, а мог только судить человека по наружным действиям.

Некоторые говорили, что Чеботарев удалялся для уединенной молитвы, другие же предполагали, что он искал себе более уединенное место для сугубых подвигов; однако все это осталось тайной для всех. Вот все, что известно о проживании Чеботарева на острове св. Сергия. С одной стороны, в первоначальном его уединении на сем острове мы видим только приключение, выразившееся в его удалении неизвестно куда, с другой же, - с достоинством можно сказать, что здесь-то именно в полноте и открылась горячая ревность Чеботарева работать Богу при самоотверженных подвигах, а это последнее дается в удел очень не многим. Вообще же говоря, он положил начало своим уединенным подвигам не в блеске и чести, но в безславии и немощи; прокладывая этим дальнейших путь подвижнической жизни, как бы подражает словам апостола языков: «Сладце убо похвалюся паче в немощех моих, да вселится в мя сила Христова» (2 Кор. 12, 9).

По возвращении с острова св. Сергия, Чеботарев остался надолго при монастыре. Здесь он был на разных послушаниях. Некоторое время находился в портомойной, а после этого состоял немало времени погребным, заведывая квасом и прочими продуктами. Послушание погребного было не из легких, потому что квас заготавливался очень редко, а поэтому большими партиями бочек сразу; часто при этом приходится быть вымокшим и с промокшими же ногами. По причине того, что Чеботарев от природы был физически слаб, то послушание это было не безопасным для его здоровья; однако он нес его безропотно до тех пор, пока Господь не устроил к лучшему. С послушания погребного был переведен в пекарню. Здесь, как он сам говорил, было далеко лучше. И действительно, потрудясь известное время по изготовлению хлеба, находилось более времени заниматься и чтением книг, а это последнее было для него, как и строгое выполнение келейных правил, более чем необходимым.

В 1871 году, 24 апреля Иоанн Чеботарев, в Валаамском же монастыре, пострижен в мантийное монашество с именем Иоанникия. С принятием сего высокого иноческого образа он еще более увеличил подвиги молитвы и самоотвержения, чему, последним, благоприятствовала и то обстоятельство, что вскоре же после пострижения его в монашество он назначен был пономарем при церкви преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. Здесь о. Иоанникий совершенно был углублен «в единое на потребу», пользуясь всегдашним присутствием во время церковного богослужения; к тому же более свободно мог располагать временим для чтения боговдохновенных книг и прочих иноческих правил.

Во все время проживания в Валаамском монастыре, о. Иоанникий всегда проживал в келиях один, только с первого времени, - около трех лет, жил вдвоем.

Будучи рясофорным, а затем и мантийным, о. Иоанникий, кроме того, нес череду чтения в церкви и трапезе. Читал он хорошо, внятно и с большим вниманием, бывало, иногда от сердечного умиления не мог держаться от слез и плакал, так что прерывал чтение на несколько секунд; это последнее скрывать от братии уже не мог. В церкви и трапезной чтение и пение слушал он всегда с особенным вниманием. И здесь, в монастыре, о. Иоанникий жизнь вел строгую; такую жизнь хотя он всячески старался скрывать он других, но все отзывались о нем как о подвижнике и поэтому относились к нему с уважением. Об этом бывший Валаамский, ныне С.-Петербургский Александро-Невской лавры, иеромонах Ираклий, проживавший на Валааме с о. Иоанникием в течении 27 лет, в общих чертах отзывался так: «Я с самого начала поступления моего в Валаамский монастырь обратил особенное внимание на строгую жизнь о. Илии (имя о. Иоанникия в схиме), несмотря на то, что мне еще было тогда 16 лет, а он был уже в рясофоре, и поэтому питал к нему всегда особенную любовь и уважение».

На послушание пономаря в церкви преподобных о. Иоанникий состоял около 5 лет. Состоя и на этом послушании, желание посвятить себя уединенной пустынной жизни не оставляло его, и он надеялся, что рано или поздно, но достигнет этой желаемой цели. Что вскоре же и осуществилось.

О. Иоанникий после этого был назначен для жительства в скит преподобного Авраамия Ростовского.

Скит этот находится в 7 верстах от монастыря. На южную сторону, по дороге, проходящей лесом, достигши до обширного Ладожского озера, в расстоянии полуверсты от монастырского острова, на отдельном острове стоит небольшая деревянная церковь с колокольнею во имя преподобного Авраамия Ростовского. Известно, что в древности, в 960 годах, преподобный Авраамий подвизался на горах Валаама. Церковь эта сооружена около 1873 года, т.е. не задолго пред назначением в этот скит о. Иоанникия. Есть там несколько домов монастырских. Окрестность острова живописная, вокруг него расположились небольшие островки, поросшие лесом, которые защищают его от свирепых волн Ладожского озера, особенно в осеннее время.

Этот-то скит и был первым, на котором о. Иоанникий положил начало твердого уединенного подвига. При переходе сюда на жительство, под его руководством находилось несколько человек монастырской братии для занятий по хозяйству скита и рыбной ловлей.

Теперь о. Иоанникий чувствовал себя более чем довольным, достигши того, к чему стремилась душа его с юных лет, потому что и самый скит был ему по душе. Как пчела он трудился здесь целые дни на послушаниях, имея молитву на устах и в сердце, да и самая местность, одаренная прекрасно привлекательностью и тишиною, как бы побуждала обитателя на ней к горнему мудрствованию, а в особенности еще при таком уединении, каким был этот скит. Если вместе с ним в ските и было несколько человек братии, то каждый по себе исполнял поручаемое ему дело, не возбуждая собой ни малейшего соблазна другому. При всем этом, все обитатели здесь пользовались от своего руководителя, которым был о. Иоанникий, и словом утешения, и нравоучения, и примером, как в труде, так и собственной его жизни, - а все это служило для лучшего наглядною книгою.

Как проживающие с о. Иоанникием в скиту, так и бывающие здесь монатырские иноки, относились к нему с особенною любовью, потому что находили в нем незаменимого наставника в жизни духовной и утешителя в постигающих скорбях, да иначе и быть не могло, так как он, о. Иоанникий, для всех и каждого, от простоты своего сердца, находил слово назидания и утешения, которое всегда было благодатным для таких же простых сердец.

О. Иоанникий жил еще в монастыре, а его считали уже иноком, обладающим опытностью в духовной жизни, но после того, как живши в уединении в скиту при усиленных подвигах, он тем более оправдывал это мнение о себе со стороны монастырской братии.

О. Иоанникий как сам к себе чрезмерно был строг, также по возможности, требовал этого и от других. На послушаниях и вообще где бы ни было, бывало, заметит, что кто-нибудь занимается пустым разговором, он сейчас же с должной осторожностью и кротостью скажет им: «не празднословьте братия». Таким же образом всегда останавливал и смеющихся. Несмотря на то, что о. Иоанникий говорил очень мало, но каждое слово его, а особенно еще обличительное, считалось для тех, кого оно касаться могло, законом и памятным, а поэтому и в скиту, находящемся под его руководством, всегда царило благочиние и мир между обитателями на нем. Он руководил здесь и со строгостью и в то же время отеческою любовью; а благодаря этому умелому действию его, между обитателями скита укоренялись: кротость, смирение, и единодушие, которые затем приносили громадную услугу и прекрасные результаты для иноческих трудов и пользы обители, а более того неоценимую пользу для собственных душ их.

Келейные правила и вообще подвиги о. Иоанникия удивляли его сподвижников. Хотя он, как и ранее, живя в монастыре, так и теперь – в скиту, всячески старался скрыть свои подвиги от постороннего взора, но кто бы ни был очевидцем его пребывания в келии, - при свободном ли входе в нее, или же случайно, никто и никогда на видал его праздным: он или молится, или же занимается чтением священных и подвижнических книг.

Благодаря тому, что о. Иоанникий обладал хорошим знанием ведения хозяйства и не жаловался еще на упадок сил, то, проживая в скиту, он не был только распорядителем, а принимал всегда и везде горячее участие. Он не уклонялся ни от какой, даже и трудной, работы. В одно время он один занимался корчеванием пней в скитском лесу; вынимая таким образом пень, корни которого были длинными, а поэтому сильно державшимися в земле, о. Иоанникий хотя употребил все свои усилия к тому, чтобы извлечь из земли этот пень, но было напрасно, - пень этот не был вынут, а он, о. Иоанникий, себя надорвал до такой степени, что тут же упал и после этого долго хворал, лежа в постели. С этого времени образовалась у него, так называемая, грыжа, которою затем и страдал в продолжение всей своей жизни.

После того, как о. Иоанникий оправившись немного от болезни, он пожелал перейти в другой скит, в котором бы были более строги уставные порядки. Вследствие этого и последовало благословение от о. Настоятеля на переход его в скит Коневской Божией Матери.

В виду того, что в этом скиту о. Иоанникий усугубил свои подвижнические труды, и здесь же совершились некоторые выдающиеся события в его жизни, а поэтому считаем весьма благовременным познакомить читателя с историей и этого скита, потому что бывшее во времена те положение этой местности сохранилось, безсомненно, во многом и до сего времени.

Скит Коневской Божией Матери выстроен игуменом Дамаскином в 1870 году на западной стороне от монастыря, расстоянием – сухим путем 6 верст, проливом же три версты, здесь до настоятельства своего игумен Дамаскин проводил пустынное житие около 7 лет. Местность здесь весьма живописная, между двумя небольшими озерками, наполненными всякою рыбою, соединенными между собою деревянным мостом. Здесь на каменной скале, находится деревянная с колокольней небольшая церковь во имя Коневской Божией Матери, освященная тем же игуменом Дамаскином 25 сентября 1870 года. В полуверсте от церкви, перейдя через мост, разделяющий два озерка, и пройдя саженей сто, стоит пустынная келия, ныне покойного уже, игумена Дамаскина, как бы прилепившаяся к подножию высокой каменной горы. Здесь-то, в этой пустыне, еще будучи простым монахом, о. Дамаскин семилетним уединенным безмолвием духовно себя образовал и отселе, по окончании еще седмицы лет скитской жизни, возведен был в настоятели Валааму.

Наместник о. Дамаскина, игумен Иоанафан, как состоящий издавна ближайшим советником о. Иоанникия в духовной его жизни и поэтому хорошо зная искренность в стремлении его к строгой подвижнической жизни, и благословил ему, согласно просьбе о переходе в другой скит, именно этот скит – Коневской Божией Матери, где бы он продолжал свое строгое пустынножительство, начало которого положено было здесь всеми уважаемыми старцами и бывшим знаменитым настоятелем Валаама, игуменом Дамаскином, так как жизнь о. Иоанникия шла неуклонно по стопам и наставлению сего высокой жизни старца. При всем же этом, скит Коневской Божией Матери вполне соответствовал желаниям о. Иоанникия и потому, что кроме местности, удовлетворяющей собою подвижнический дух, и самая жизнь в этом ските, положенная уставом, чисто подвижническая. Пища полагалась самая постная, часто безъелейная; питаются овощами от возделываемого своими руками огорода. А рыбы или чего-либо молочного никогда здесь вкушать не дозволяется, хотя бы и в великие праздники. Вот к таким-то суровым условиям жизни и стремился о. Иоанникий.

При переходе в скит Коневской Божией Матери о. Иоанникий назначен был смотрителем здесь, со внесением этой обязанности в формуляр его.

Как уже известно, что о. Иоанникий и ранее сего вел жизнь часто подвижническую, с переходом же в этот последний скит с большею силою стал работать для Господа день и ночь.

Живя здесь, он всемерно старался быть в удалении от всякого сообщества и разговоров; если и приходилось ему с кем-нибудь вести разговор, то единственно по делу, и он старался при этом ограничиваться краткими словами, выраженными со смирением. Замечаемые им иногда непорядки среди проживающих в скиту, состоящем под его смотрительством, он устранял не бранью или строгими мерами, а всегда скажет только: «Бог с ними!», а сам с сокрушением сердечным удалится в келию или же в другое уединенное место. Несмотря однако ж на такие, казалось бы, простые меры, таковыми приносил большую пользу в исправлении провинившихся, так что в последующее время в скиту царило лишь одно единодушие и смирение; хотя для достижения этого потребовалось со стороны о. Иоанникия и усилия, и время.

О. Иоанникий без дела, кажется, не проводил ни одной минуты. Он или трудился вместе с другими в скиту, около келии, или же занимался молитвою и чтением боговдохновенных книг. Он всегда говорил: «Ох, сколько делов у монаха в своей келии, сколько ни старайся и ни трудись, но их никогда не переделаешь».

Благовременным считаем пояснить, что хотя мы видим о. Иоанникия опытным в духовной жизни и достигшим уже высокой степени подвижничества, но, несмотря на это, он все же находил, что без поверки своей жизни жизнью других и без постоянного руководства никто не достигнет высшей степени подвижнической жизни, и поэтому с тех пор, как поселился в скитах, он состоял в этом отношении под ближайшим руководством и в близком содружестве с подвизавшимся здесь же опытным в духовной жизни и известным в то время подвижником, имевшим дар прозорливости, иеросхимонахом Антипою, руководством которого о. Иоанникий и был направляем по неуклонному пути совершенства. Но, Господь, по Своему мудрому предопределению, пресек это близкое содружество. 10 января 1882 года последовала блаженная кончина иеросхимонаха Антипы, на руках о. Иоанникия. Вот по какому руслу, до сего времени и после, текла подвижническая жизнь о. Иоанникия, который как верный сын, с достоинством сохранил и множицею уплодотворил все унаследованное им от сего знаменитого старца.

С приближением старческого возраста о. Иоанникия, усиливалась и болезнь у него, некогда полученная им в скитском лесу, а вместе с этим заметно и силы его ослабевали. Однако ж несмотря, на это, он не только не умалял свои подвижнические труды, напротив, время от времени, усугублял их, вполне подражая собою апостолу Павлу, который говорит: «Аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2 Кор. 4,16). Так что многие, смотря на его физическую слабость, поражались в то же время его подвижническими трудами, как бы воюющими с его слабостью. Близко знающие о. Иоанникия лица передают, что на такую суровую жизнь и на множество поклонов он имел особое благословение от игуменов – Дамаскина и Иоанафана; и вот идя по этим стопам, от силы в силу, он и мог достигнуть степени этого высокого подвижничества. Келейных поклонов о. Иоанникий полагал очень много – поясных тысячи, а земных – многие сотни. Чем он питался, а в особенности живя в этом скиту, почти никто не знает.

Хотя подвиги о. Иоанникия были сокровенными от других, вообще жил он в совершенном уединении, но «может ли град укрытися, наверху горы стоя». Об этом рассказывают очевидцы так: «Бывало, говорит, кто из близких придет к келии его, постучится у двери и он посмотрит, что пришел нужный ему человек, - отворит, а сам весь мокрый, вспотевший от поклонов. Сколько раз, - рассказывает один, - когда бы я ни приходил к нему, никогда не заставал его, чтобы он отдыхал и вообще был свободным, а всегда или полагал поклоны, или читал молитвенное правило».

В виду того, что в скитах, где проживал о. Иоанникий, церковное богослужение в тамошних храмах бывало тогда редко, то дневную службу, которая доступна не священнослужителю, он ежедневно правил таковую для себя в келии, а иногда и в церкви. Это последнее возможно было только в летнее время, и то в редких случаях. Церковную службу о. Иоанникий правил ежедневно в свое время и без малейших упущений, как полагалось уставом. Книгами для этого он пользовался из скитских церквей, потому что в каждой из них непременно имелся полный годовой круг этих богослужебных книг.

О. Иоанникий обладал особенным смирением, которое выражалось и в слове, и в деле. При встречах и прощании с отцами монастыря и скитов он всегда старался ознаменовать то и другое поклоном до земли; однако и при этом всемерно избегая, чтобы не могли видеть сего посторонние. Вообще вся подвижническая жизнь его была связана большею сокровенностью и даже тайной.

Наконец, болезнь совершенно обезсилила его, так что он очень уже редко и то с трудом мог выходить из своей келии.

В виду такого болезненного состояния, с 23 сентября 1891 года, о. Иоанникий был почислен за штат.

Освободившись, таким образом, от обязанностей смотрителя сего скита, - хотя, впрочем, за последнее время эту обязанность он мог нести с величайшим трудом и не всегда, - он совершенно углубился в своей келии, превозмогая свою телесную немощь мощью духа, выражавшеюся в молитвенных подвигах.

При этих условиях жизни и здоровья о. Иоанникий счел благовременным принять на себя великий ангельский схимнический образ, о чем и просил своего настоятеля, а сей последний не преминул исходатайствовать на сие разрешение со стороны епархиального начальства, которое к радости старца и последовало без малейшего препятствия. Вслед за этим, именно 16 января 1892 года, и последовало облечение его в схиму, с именем Илии, ровно через 30 лет безпрерывно-подвижнической жизни его на Валааме.

С восприятием сего великого образа, он с горячим усердием, и как бы вновь, возложил руку на рало, не озираясь вспять. Приобретение истинного молитвенного духа составляло главнейший его подвиг, и он стяжал сей благодатный дух в высшей степени.

Все знавшие о. Илию и обстановку его келий были поражены тем обстоятельством, что ни ранее ни теперь, положительно, никто не знал где, когда и как он спал, потому что в келии у него не видали ни кровати, ни заменяющего ее места.

Проживая еще в этом же Коневском скиту, о. Илия был осчастливлен посещением его келии Высокопреосвященнейшим Антонием, бывшим архиепископом Финляндским, ныне митрополит С.-Петербургский и Ладожский. Беседуя с о. Илией, архипастырь обратил внимание на отсутствие в келии кровати, или вообще места для спанья, поэтому Владыка и спросил его: где же Вы спите? Старец, как бы желая уклониться от дальнейшего объяснения о сем, только кивнул головою, как бы указывая на сенцы, все же сказал: «сплю в сенях!». А в сенях действительно валялся на дровах небольшой войлочек, как бы приспособленный тут для спанья. Вот здесь и было его единственное ложе, потому что другого, кроме находившегося на дровах, никто из посетителей не видал у него.

О. Илия одевался всегда очень просто, иногда и совсем легко, хотя и в холодное время; видевшие его в легкой одежде нередко говаривали ему, что он так может простудиться, но он на это всегда говорил: «Бог даст не простужусь, а если немного и придется похворать, так это для моей же пользы».

Покойными настоятелями Валаамского монастыря, игуменами Дамасткином и Иоанафаном многократно предлагалось о. Илии, когда он был еще в силах, о принятии священства, он но, по своему смирению, желая работать Богу в уединении простым монахом, - решительно отказался от этого, хотя читал и церковную службу знал хорошо и поэтому вполне мог бы быть очень хорошим священнослужителем. Он избрал лучшее – пустынное и уединенное житие, к чему, как мы видим, стремился от юных лет.

Вскоре затем о. Илия перешел на жительство в скит св. Иоанна Предтечи. Этот скит в жизни его на Валааме был последним. На переход сюда о. Илия изъявил свое желание для завершения своих подвигов при более правильном и строгом пустынножительстве.

Иоанно-Предтеченский скит находится в четырех верстах от монастыря, на острове, выдвигающемся громадным утесом в Ладожское озеро; остров сплошь покрыт высоким лесом. В 1855 г. на сем острове устроена была небольшая часовня, во имя св. пророка и предтечи Иоанна, с небольшою пустынею. С этих пор, ранее называвшийся этот остров Серничаном, т.е. монашеским, стал называться Предтеченским. Впоследствии вместо деревянной часовни был устроен здесь храм. Чтобы доставить проживавшим здесь пустынникам в зимнее время возможность совершать молитвословие в теплом храме, в каменном фундаменте церкви св. Предтечи устроен храм во имя трех Вселенских Святителей. Этот теплый храм на половину меньше верхнего, весь высечен в скале и может быть назван пещерным. В подражание великому пустыннику и постнику св. Иоанну Предтече, в сем скиту соблюдается строгий устав постничества. Пища скитян состоит из овощей, и то в понедельник, среду и пяток без масла, а рыбного или молочного здесь совсем не дозволяется вкушать; пить чай тоже здесь не дозволяется.

И в Коневский скит о. Илия стремился ради строгого постнического устава, здесь же, в скиту св. Иоанна Предтечи, этот устав еще более был строгим; вообще все условия здесь были чисто пустынническия, - это-то все тем более и влекло сюда о. Илию на последок дней его жизни. Не мало радовало старца и то, что здесь была возможность ежедневно возносить молитвы к Богу в теплом и вполне соответствующем для подвижника пещерном храме. Главным же образом, скит этот отличался от других безмолвием, а безмолвие и уединение были о. Илие стихиею, вне которой ему, по собственному его выражению, тяжко было дышать, как рыбе вне воды.

Сам о. Илия был особенно углублен в духовное делание, в молитвенном подвиге и в Боге, был чужд всего суетного и временного, избегая даже малейшей возможности употребить время напрасно; того же он желал и другим. Всех и каждого умолял дорожить временем. В особенности же запрещал инокам читать светские газеты, объясняя при этом, что то этого, во-первых, можно пристраститься к увлечениям мирским и суетным, а во вторых - на это употребляется много времени напрасно, тогда как в жизни инока дорога каждая минута.

О. Илия поистине был как бы совершенно чуждым самого себя, а всецело находясь в преданности в волю Божию, единственно надеясь на Его Всемогущество и благость, а поэтому и другим всегда говорил, что на свои силы и способности надеяться есть величайший грех; непременно надо всегда надеяться на волю Божию, потому что без воли Божией мы ничто. Были случаи, что это последнее, по своей ревности, он доказывал даже на деле. Об одном из таких случаев очевидцы рассказывают следующий факт.

Когда о. Илия уезжал с Валаама в Верхотурье и достигши на пути С.-Петербурга, он остановился здесь на Синодальном Митрофановском подворье, где в то время проживал Высокопреосвященнейший Антоний, бывши еще архиепископом Финляндским, ныне митрополит С.-Петербургский и Ладожский. За всенощной на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы (21 ноября) в церкви подворья был и о. Илия. В виду того, что церковь была полна молящимися, то в ней было невыносимо жарко. Чтобы немного прохладиться, о. Илия с некоторыми лицами из свиты Высокопреосвященнейшего Антония, а также несколько было тут и светский особ, во время чтения кафизм, вышли в соседнюю к церкви комнату сильно все вспотевшими. И вот в это время бывшие вместе с о. Илией, между прочим, разговорились об умершем 25 октября того же года (1893) П.И. Чайковском, т.е. именно о том, что П.И., как говорили тогда в Питере, умер после того, как выпил холодной некипяченой воды один стакан. Выслушав этот разговор, о. Илия, по свойственной ему ревности, но с подобающею вежливостью, приписал это мнение их к маловерию, объяснив при этом, что подобное мыслить и говорить могут, только неверующие, а кто верует, что без воли Божией не спадет ни один волос и верует истинно в Бога, тот никогда не думает и не верит, что можно помереть от стакана воды. В это же самое время он, о. Илия, попросил напиться самой холодной воды, но, как он, так и все бывшие с ним, были сильно вспотевшими, отговаривали его пить холодную воду, советовали же лучше испить квасу потеплей или же отварной воды, однако о. Илия настоял на своем и вода была принесена келейником Владыки, - Василием Ивановым, которую он достал прямо из под крана, следовательно была самая холодная, которой о. Илия и выпил сразу два стакана. Несмотря на это, он остался совершенно спокоен, хотя бывшие с ним сильно боялись за него. Вслед за этим сказал, что я помру тогда, когда на это будет воля Господня.

Вообще на Валааме находили в нем много благодатного и поучительного, поэтому-то, как мы знаем уже, многие из монастырской братии и обращались к нему в скиты, где он проживал, для душевного назидания. За все это пользовался он любовью от всех, начиная от настоятелей и кончая последним послушником; не говоря уже о его близких сподвижниках-старцах, среди которых он пользовался особенным предпочтением, хотя и бегал от всего этого.

О. Илия насколько был строг к себе, не допуская малейшего послабления телу своему, настолько же и осторожен в сохранении подобающего благоприличия. В одном белье оставаться никогда себе не позволял; даже в жаркое время, находясь в келии, ограде или же в другом месте, он всегда находился в подряснике или балахоне, подпоясанными кожаным ремнем; когда читал правило или, вообще, молился, в это время непременно имел на себе мантию сверх подрясника.

Преподавая назидания и вообще в беседах с обращавшимися к нему, о. Илия частовременно высказывался так: «О, как велика благодать Божия и как сильно побеждает все козни диавола; как ничтожен бес с своими кознями и страстями; ох, как он сильно возстает, но против Божией благодати бес ничего не может. Пусть никто не скажет, что теперь нет благодати Божией, нет, - есть воистину есть та же благодать Божия, что была и раньше, то и теперь есть и так же сильно содействует, как и прежним людям Божиим, святым.

Кроме открытого назидания, которым пользовались от о. Илии обращавшиеся к нему, и видимых его подвигов, имелся у него, и доныне воспоминаемый на Валааме и нам известный, замечательный дневник сего старца; в дневнике этом заключается великая драгоценность для последующего рода и светлые проявления в жизни сего подвижника. Хотя эта богатая духовная сокровищница находится и теперь в известности – на руках истинно верующих людей, - но для помещения некоторое, из содержания оной в печать считаем пока преждевременным.

Описав в доступной для нас степени жизнь и подвиги старца-подвижника о. Илии, где, по возможности, выяснены и его душевные свойства, а равно не обошли молчанием и о местностях, на которых он подвизался, - теперь же находим благовременным привести подлинный отзыв духовника покойного о. Илии, во время проживания его на Валааме, доныне здравствующего, иеромонаха Иоасафа, который о сем старце, в общих чертах, отзывался так: «Отец Илия, как мой духовный сын, хотя и пользовался от меня большим уважением, но он открыто не проявлял своих подвигов, а жизнь подвижническую проводил тайно, ведомо только Единому Богу. Конечно, о. Илия жил скромно, был ревностный, говорил мало и то если с кем говорил, то скромно, кротко, любезно и поучительно старался избегать людей: любил читать отеческие и священные книги, старался быть в уединении. Был ревностный о Господе, по ревности делал замечания, не стеснялся при этом открыто выражать свое неудовольствие за опущение в чем-либо, даже и самому настоятелю. Всегда ища себе душевного мира и спокойствия, он переходил из скита в скит, быть может, это и была конечная причина, что он оставил Валаам и переселился в Верхотурье. Живя на Валааме, он вел дневник, который и увез с собою в Верхотурье; дневник был очень толстый и, наверное, в нем есть многое безвестное нам и тайное премудрости, являемой сему старцу» (Из писем иеромонаха Ираклия).

В заключение же можем сказать, что подвижническая жизнь о. Илии на Валааме в течение 31 года вообще была сокровенною. Но «не может град укрытися, верху горы стоя. Ниже вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице и да светит всем» (Мф. 5, 14-15). И действительно, Господь, по премудрому Своему предопределению, неведомыми нам путями, жизнь сего старца-подвижника, о. Илии, на последок дней его жизни, устроил вне всякого ожидания. В конце 1893 года о. Илия оставляет Валаам и переселяется на жительство в Сибирский край, именно, в Верхотурский Николаевский монастырь, во множестве посещаемый православным людом для поклонения открыто почивающим здесь честным мощам св. праведного Симеона Верхотурского чудотворца. И вот, несмотря на кратковременное сравнительно пребывание здесь, о. Илия мог оказать и оказал весьма многим громадную услугу своей опытностью в духовной жизни и чрез это оставил по себе неизгладимую память.

В Верхотурье

Валаамский старец-подвижник, схимонах Илия, перешел на жительство в Верхотурский Николаевский монастырь в конце 1893 года. Причины и обстоятельства, по которым он оставил Валаам и переселился в Верхотурский монастырь, были не простым случаем, но устроилось это по особому Промыслу Божию. Так что время его прибытия ознаменовано великим событием в истории Верхотурского монастыря, о чем и постараемся изложить последовательно.

Верхотурский Николаевский мужской монастырь находится в уездном городе Верхотурье, Пермской губернии. Основание сего монастыря относится к 1604 году. В первое столетие его существования он был до крайности бедным, так что, в конце концов, едва мог сдерживать свое существование. В это-то тяжелое время для обители, Господь внял смирению и трудам насельников ея, - Он послал им видимым образом споспешника к дальнейшему процветанию их обители, - в лице св. праведного Симеона, Верхотурского чудотворца.

Сего угодника Божия житие и подвиги на земле известны очень мало, но зато посмертные его деяния чудны и славны. Тогда только узнали, кто сей праведный Симеон, когда он прославился нетлением и исцелениями.

Около 1692 года в селе Меркушинском Верхотурского уезда, к удивлению всех, из могилы стал выходить гроб на поверхность земли, и в нем усмотрены были нетленные останки. Вскоре же у гроба сего стали получать исцеления от различных недугов.

В 1695 году последовал проезд мимо Меркушина митрополита Тобольского Игнатия, который в это же время, т.е. 18 декабря 1895 года, новоявленные св. мощи свидетельствовал и с подобающею торжественностию открыл их для прославления. Здесь же, у гроба праведного, митрополит Игнатий получил чудесное исцеление от глазной болезни.

При открытии св. мощей имя сего угодника никому из Меркушинцев известным не было; об открытии имени митрополит просил присутствовавших, чтобы они помолились Богу, что и сам обещался. И действительно, при следовании в Верхотурье отъехав верст семь от Меркушина, митрополит уснул и видит во сне пред собою толпу народную, спорящую между собою об имени праведника, вдруг послышался голос: «Симеоном зовут его!». Это же повторилось еще два раза. Признавая видение это за откровение Божие, митрополит тогда же повелел именовать новоявленного угодника Божия «Симеоном». Около того же времени имя это было подтверждено чрез разных лиц, также в сонных видениях.

12 сентября 1704 года, по благословению митрополита Тобольского Филофея Лещинского, св. мощи праведного Симеона торжественно были перенесены из Меркушина в город Верхотурье и поставлены в Николаевском мужском монастыре, где доныне открыто и почивают в благолепной серебряной раке. И доныне от св. мощей угодника Божия, праведного Симеона, чудеса и исцеления истекают обильною рекою.

Со времени перенесения в Верхотурский монастырь сих св. мощей, во множестве стали стекаться сюда богомольцы, первоначально из окрестных мест, а вслед затем и из отдаленных краев России и Сибири. С появлением поклонников, возрастала и доходность монастыря и он, мало помалу, стал материально поправляться. Однако же, несмотря на этот источник доходности, до половины XIX столетия монастырь обстраивался очень скудно, только с этого времени и со времени вступления сюда настоятелем архимандрита Гавриила (Любомудрова), появилось более подходящее благоустройство в этой обители, но и на это все архимандриту Гавриилу пришлось употребить не мало собственных своих средств.

Причиною такой скудости в монастырских средствах было то, что монастырь был штатным, а поэтому большая часть доходности поступала в раздел между братствующими здесь; касса же монастырская могла пользоваться самой ничтожной цифрой.

С половины минувшего столетия неоднократно возникали предложения со стороны Св. Синода об обращении сего монастыря в общежительный, но такой шаг, не выгодный для пользовавшихся доходностью иноков, каждый раз мотивировался для осуществления не возможным; таким образом, монастырь и продолжал быть штатным, а вместе с этим приходило в упадок внешнее его благоустройство.

Наконец, указом Св. Синода, от 4 октября 1893 года за № 4584, последовало решительное распоряжение об обращении сего Верхотурского Николаевского монастыря из штатного в общежительный. Но так как для водворения новых общежительных порядков в этом монастыре потребовались лица опытные и с общежитием знакомые, а поэтому, тем же указом Св. Синода, и был назначен настоятелем в Верхотурский монастырь иеромонах Валаамского монастыря Иов, с возведением его в сан архимандрита. Сей же последний, находя такой труд по введению новых общежительных порядков в Верхотурском монастыре одному ему непосильным, поэтому испросил разрешение взять с собою в Верхотурье несколько человек из братии Валаамского монастыря, который искони служит примером не только в общежитии, но и в высокой жизни иноков. В этих назначенных с ним иноках архимандрит Иов находил помощниками себе только во внешних трудах по монастырю, но он, при таком важном предприятии, более всего нуждался в поддержке и помощи с духовной стороны, а кроме того, такая же поддержка необходимою предусмотрена им была и для будущих иноков общежительного монастыря, потому что в Валаамском монастыре, все без исключения, непременно каждый для себя имеет духовным руководителем кого-либо из опытных старцев. Вот таким-то руководителем-старцем на Валааме у многих и был известный нам схимонах Илия, который поэтому и был приглашен для указанной цели в Верхотурский монастырь вместе с прочими Валаамскими иноками.

В декабре месяце 1893 года архимандрит Иов и его спутники, в том числе и о. Илия, и прибыли в Верхотурский монастырь. А с 1-го января 1894 года означенный монастырь официально был обращен в общежительный, вступив под управление архимандрита Иова.

Несмотря на трудности и недостатки, архимандрит Иов, ближайшим советником которого и был старец о. Илия, скоро и умно ввел здесь общежительные порядки по примеру Валаамского монастыря, и это благое начинание архимандрита Иова возрастило блестящие последствия в жизни Верхотурского монастыря.

Вот все, что привело в Верхотурский монастырь старца о. Илию и в какой трудный момент мог оказать он свои услуги для этой, обновляемой тогда, обители.

И по прибытии в Верхотурский монастырь о. Илия также, как и на Валааме, стремился к совершенному уединению. Первоначально поместился здесь в нижнем этаже, напоминающем собою пещеру, одного из монастырских домов, в стороне от центральных, но вблизи братского кладбища и небольшого сада. Через некоторое время перешел отсюда в юго-восточную башню монастырской каменной стены.

Вскоре же по прибытии в Верхотурский монастырь о. Илии, первоначально приходящие сюда богомольцы, а затем и местные граждане, стали обращаться к нему с разными духовными нуждами. Среди этих первоначальных посетителей не мало встречалось и таких, которые желали только увидеть именно «схимника». Такое стремление, впрочем, и не было удивительным в здешней местности, потому что из истории Верхотурского монастыря не видно того, был ли когда в нем хотя один схимник, да и в окрестных монастырях в то время их не было. Однако этот странный взгляд вскоре же принял совершенно иной оборот. В виду того, что о. Илия, как не отличавшийся ничем в келейной жизни от прочих иноков, но на первый же раз поражал каждого благодатным словом назидания и утешения, особенно благотворно действующим на простые сердца, - а поэтому вскоре же стали находить в нем все то, что искали утомленные сердца от мирской сутолоки и соблазнов, а вместе с этим слово «схимник» не представлялось уже чем-то особенным, единственно же переходило из уст в уста и стало широко известным и как бы многознаменательным, благоговейно произносимым – это «отец Илия».

Время от времени число посетителей у него возрастало. Кто шел к нему получить разрешение в каких-либо сомнениях; кто искал совета на вступление в иноческую жизнь; кто желал получить утешение различных скорбях; кто, наконец, спрашивал как и где искать спасение души. На все это о. Илия находил ответы, ограничиваясь краткими, но весьма основательными словами, с простотою и смирением, а нередко и с обличением. И такие краткие поучения имели весьма сильное воздействие на приходящих к нему с духовными нуждами.

При всем этом о. Илия нес еще и монастырское послушание при св. мощах праведного Симеона.

Известно, что для о. Илии уединение столько же дорого и необходимо, как необходима для рыбы вода. И вот такое-то многолюдное и безпрерывное посещение его келии просителями сильно тревожило его и мешало ему в молитвенных подвигах, а поэтому он был вынужден оставить монастырь и удалиться куда-нибудь в уединенное пустынное место, где бы можно избежать этого многолюдства, а в особенности же он боялся славы о себе.

По благословению настоятеля, архимандрита Иова, на избранном самим о. Илиею месте, находящемся неподалеку от монастырской Октайской заимки, отстоящей от монастыря и города в 8-ми верстах, и была выстроена для него одинокая келия, в которую он и перешел на жительство, проживая здесь совершенно один. Келия о. Илии находилась среди леса в пустынной местности.

Первоначально навещали его здесь только монастырские иноки, проживающие в ближайшей заимке и изредка старец Евдоким Пленкин, также проживающий в пустыне, поодаль от о. Илии. Более же никто из посторонних не нарушал его уединенных подвигов. Однако такой блаженной тишиной о. Илия и здесь пользовался недолго.

Монастырская заимка «Октай» находится неподалеку от Гороблагодатского грунтового тракта, по которому, до проведения здесь Богословской железной дороги (1905г.), большая часть богомольцев, путешествующих на поклонение св. мощам праведного Симеона, и следовала. Многие из этих богомольцев, при следовании вперед и обратно, останавливались для ночлега и отдыха на этой заимке, потому что здесь находится отдельный странноприимный дом. Вот из среды этих-то останавливающихся здесь, богомольцев первоначально и узнали о проживании около монастырской заимки старца-подвижника; они же первоначально и стали посещать его изредка. Вскоре затем, через тех же богомольцев, молва о сем широко распространилась, а вместе с этим время от времени умножалось и число посетителей, не только из посторонних проходящих мимо богомольцев, но прибывали во множестве и нарочито из города, обращаясь к старцу с теми же разнообразными просьбами и нуждою, с которыми обращались к нему в то время, когда жил в монастыре. И здесь о. Илия не отказывал в удовлетворении обращавшихся к нему, хотя все это было и вопреки его подвижнических стремлений к безмолвию.

Из этой пустыни о. Илия выбывал в монастырь большею частью к дванадесятым и храмовым праздникам, каждый раз приобщаясь здесь Св. Христовых Таин. Но и в это короткое время пребывания его в монастыре не находил покоя от посетителей. Иногда о. Илия вызывался в монастырь настоятелем и в другое время для общих советов в некоторых затруднительных случаях в делах монастырских.

Благовременным находим упомянуть здесь о том, кто именно сказанный выше старец Евдоким Пленкин, что сблизило его с о. Илией и какие от этого были последствия? Этот Евдоким Пленкин из обывателей Верх-Исетского завода, Екатеринбургского уезда, человек совершенно безграмотный и чрезвычайно прост. С молодых лет стремился он к отшельнической жизни, но осуществить этого долго не находил возможным, как человек семейный и оседлый. Несмотря на это он все же вел жизнь свою правильною и добродетельною. Хотя и неграмотный, но по силам своим никогда не оставлял принятого им молитвенного правила, в свое время посещал и храм Божий. В конце концов, когда ему было уже около 60 лет, он оставил дом свой и семейство, которое уже не требовало от него никакой помощи. Первоначально прибыл он в Верхотурский монастырь, а вслед за этим поселился на жительство в устроенной им небольшой келии, находящейся в 23 верстах от Верхотурья, около большого озера, окруженного со всех сторон дремучим лесом; проживал здесь совершенно один, занимаясь рыболовством и молитвою. Здесь поселился Пленкин на пять лет ранее приезда в Верхотурье о. Илии. Проживал он один, а поэтому никто не нарушал его старческого покоя; но затем, что-то, стал замечать в себе внутреннее смущение. Будучи неграмотным и к тому же не имея близко человека, который бы мог быть его духовным руководителем, он впал в духовное изнеможение и вынужден был оставить свою излюбленную пустынь. Прежде чем привести в исполнение свое решение, он счел необходимым посоветоваться об этом с некоторыми из братии Верхотурского монастыря. Это было в то время, когда только что прибыл в Валаама в Верхотурский монастырь о. Илия, о котором Пленкин еще ничего не знал. Вот ему и посоветовали обратиться в этой скорби именно к нему, о. Илии. Пленкин тогда же и обратился. При входе в келию о. Илии, Евдоким Пленкин был поражен тем, что они один другого видят в первый еще раз, но, несмотря на это, о. Илия, предваряя Пленкина, сказал: «Бог поможет, не смущайся; почто старец колеблешься и малодушествуешь в то время, когда готовится тебе награда от Господа, - напрасно». От этих слов Пленкин сразу же оживился и не мог удержаться от слез. После этого о. Илия совершенно успокоил его, сделав соответствующее обстоятельствам назидание и указал тот исход, которым можно остерегать себя от подобных искушений вражиих. Вслед за этим, без малейших колебаний в великой радости, Пленкин возвратился в свою пустынную келию, продолжая свои подвиги. С этих пор он всецело и поручил себя руководству о. Илии. И действительно, находясь под руководством такого опытного старца и имея такое простое сердце, Пленкин, время от времени, становился настоящим подвижником, потому что простота и послушание восторжествовали над его безграмотностью.

Вот те обстоятельства, которые так родственно сблизили этих двух старцев, бывших затем неразлучными до смерти первого из них – о. Илии.

Время от времени болезнь о. Илии, которую он некогда получил живя еще на Валааме, более и более стала тревожить его, а вместе с этим брали свое и годы. Однако ж, несмотря на это, не находил для себя возможным отказываться от принятия приходящих к нему, жаждущих его слова наставления. А также ни малейше не отступал от выполнения со всею строгостью своих молитвенных правил.

При посещениях старцем Евдокимом Пленкиным о. Илия чаще стал жаловаться в беседах с ним на упадок своих сил и о том, где бы возможно найти более покойное уединение. Пленкин же, как ранее, так и теперь приглашал о. Илию на жительство в свою пустынь, описывая ее местоположение, причем находил, оную, во всем согласную с желаниями его, как малодоступную для посетителей. И действительно, пустынь старца Евдокима вполне оправдывала свое значение. Путь в нее от города Верхотурья следующий: на расстоянии 17 верст, до деревни Каменки, нужно проехать часть по Гороблагодатскому, а затем Богословскому трактам; он деревни Каменки до той пустыни 6 верст; на этом 6-ти верстном расстоянии путь в то время возможен был более только для пешехода и то не без труда – дремучим лесом, где нет ни одного жилья.

Первоначально на это предложение Пленкина о. Илия как бы не обращал особенного внимания, хотя первый, в конце концов, стал умолять на переход к нему о. Илии; потому что за последнее время в отдельности от него Пленкин находил для себя трудным, что и заставляло так часто посещать здесь о. Илию; наконец, он как бы стал склоняться на предложение Пленкина, но решения на это никому не высказывал.

Известно, что о. Илия бывал в монастыре по большей части к дванадесятым праздникам; также он прибыл в монастырь, в 1896 году, и к празднику Успения Пресвятой Богородицы, обыкновенно приобщившись здесь Св. Христовых Таин. И вот в это время о. Илия, неожиданно для всех, объявил некоторым о своем намерении ехать для осмотра пустыни, где жил Евдоким Пленкин; куда, действительно, и уехал 17 августа того же 1896 года. Местность эта о. Илии пришлась подуше, как совершенно пустынная и удаленная от населения. В это же время совместно с Пленкиным было избрано место, где предполагалось построить для о. Илии небольшую келию. А вслед за этим почитатели о. Илии изъявили свою готовность на свои средства воздвигнуть здесь и самую келью для него, которая вскоре же и была готовою.

Таким образом, о. Илия окончательно решил перейти на жительство в эту отдаленную пустынь.

С прискорбием была встречена весть почитателями и вообще пользовавшимися духовными советами и руководством о. Илии об удалении его в отдаленную и глубокую пустынь. Утешая своих почитателей, о. Илия обещался не оставлять их в крайних случаях письменно. Письменные наставления в важных случаях давал он и в то время, когда жил в монастыре и около Октайской заимки. В особенности же весть об удалении о. Илии в дальнюю пустынь встретили с прискорбием инокини окрестных монастырей, потому что с первого же раза, когда он прибыл в Верхотурье, повлиял на них, а через это оказал громадную услугу для улучшения внутреннего быта в этих обителях, почему после этого он сделался для них как бы необходимым руководителем. Не менее того сожалели об удалении старца-подвижника и мирские. Такое общее сожаление о нем было вполне понятным. Мало ли силою его слова водворено мира среди семейств, до сего враждующих между собою, а сколько спасено от гибельных последствий находящихся в несчастьях и разных обстоятельствах? Не менее того отерто слез у вдов и сирот, находящихся в отчаянии от обид и притеснений, в особенности же, возвращено в объятия последних детей, стоящих на краю заблуждений; не говоря уже о том, сколько сим старцем обращено иноков и инокинь с пути колебания в их жизни и поставлено на путь правый и спасительный. Несмотря на свою старость и телесные немощи, он обладал особенною силою духа и даром слова. Достаточно было раз взглянуть на него, чтобы признать в нем необыкновенного человека. Он облагодетельствует и словом назидания и утешения, а чаще того словом обличения. Это последнее особенно поражало даже многих сильных мира сего. Он сразу оценивал качества приходившего к нему просьбы и затем давал соответствующее каждому назидание и утешение, - начиная и кончая с Богом и о Боге. Сказанные им два – три слова заменяли собою очень многое; что же касается силы каждого сблизить с Богом, заставить любить Бога всей душой и сердцем; для этого назначал многим молитвенные правила, поклоны, посты, - первоначально с малого, а затем более и более; в конце же концов этими мерами достигал того, что человек чрез это сближался с Богом, а далее являлись уже и богатейшие плоды. Главным образом он имел попечение о том, чтобы всех и каждого приучить к искренней молитве, покаянию и смирению. Этим последним вся речь его всецело и дышала. Вот в чем заключалось его витийство и богатство, т.е. не в многоглаголании и физической силе, но в кротости и смирении; а кроме того и самая жизнь его была книгой науки.

Следовательно, могли ли все знавшие о. Илию равнодушно принять весть об удалении его в малодоступную пустынь? Однако он к этому вынужден был, в виду слабости здоровья.

Наконец, о. Илия переселился совсем на жительство в пустынь, называемую Октайской же, т.е. туда, где проживал Евдоким Пленкин. В новоустроенную келью он перешел 11 октября 1896 года. Келия о. Илии от келии старца Евдокима отстояла на расстоянии 1,5 версты.

Когда уже о. Илия проживал в этой келии, между прочим, высказывался, что когда он жил на Валааме, а затем в Верхотурье и около монастырской заимки, все время куда-то стремился, не находя себе должного покоя; при переходе же на это место чувствовал совсем иное, потому что она пришлась ему подуше и что-то как-бы родственное находил здесь. Он находил эту местность для себя уже последнею в сей земной юдоли. Вскоре же по переселении сюда, также высказался, что сейчас диавол строит против него многие козни; против которых сильно нужно вооружаться. Это последнее он всецело приписывал тому, что при переходе в эту пустынь и при устройстве келии пришлось ему некоторые молитвенные правила сокращать, а этим-то случаем и мог воспользоваться враг всего доброго – диавол.

Как на Валааме, так и при переходе в Верхотурье, а затем и в этой пустыни, в известные часы, о. Илия никогда не оставлял, кроме обычного келейного правила, и церковное богослужение. Здесь он имел собственные книги, как служебные, так и для чтения. Для чтения он более других пользовался книгою «Добротолюбие». Эту книгу он велел непременно читать всем обращающимся к нему инокам и инокиням.

И из этой дальней пустыни о. Илия для приобщения Св. Христовых Таин прибывал в Верхотурский монастырь чрез каждые три недели. При этом шести-верстное расстояние между пустынью и деревней Каменкой он проходил пешком, какая бы ни случилась погода; от деревни до монастыря пользовался, за известную плату, подводою у тамошних жителей. Из монастыря и до самой пустыни всегда отвозили на монастырской лошади. Для сопровождения о. Илии в монастырь всегда находилось много охотников и считали за великое счастье, если кому последует благословение от настоятеля на сопровождение старца, потому что и в это короткое время, возможности беседовать с ним, многое приобретали полезное для себя и своей жизни. И действительно, он, о. Илия, даже при самых кратких разговорах с ним, он всегда старался приходить к одному знаменателю – это научить, обличить и утешить.

Здесь, в пустыне, о. Илия и Евдоким Пленкин проживали по большей части только вдвоем, но каждый в своей келии. Старец Евдоким в известные часы ежедневно навещал о. Илию, кое в чем помогая ему. Сам о. Илия, всегда выполнял строгое келейное правило, таковое же назначал старцу Евдокиму, по его силам и способностям, который и старался выполнять это в точности и, несмотря на свою неграмотность, достиг через свое смирение и послушание высокой степени подвижничества.

Пищею для этих подвижников большею частью служили сухари с водою, иногда картошка, а в известные дни пользовались чаем.

Таким блаженным безмолвием пустынники наслаждались не более полгода, и оно только изредка нарушалось прибывавшими сюда из монастырской братии и в очень редких случаях попадали сюда охотники и некоторые из почитателей о. Илии. Время от времени и здесь число посетителей стало увеличиваться. Первоначально о. Илия не был намерен кого-либо принимать из них, но приняв во внимание, что если человека не задерживает ни дальность ни неудобство пути, следовательно вынуждает его к этому не любопытство уже, но крайность, а поэтому, по возможности, стал принимать и также удовлетворять приходящих к нему.

Неудобство и дальность пути многих заставила обращаться к нему письменно. На все письма о. Илия отвечал аккуратно и удовлетворял посетителей едва ли не более просимого. Насколько письма его были поучительны и утешительны, об этом имеем встретить в следующем отделе.

Обращались к нему письменно не только простецы, иноки и инокини, но и лица высокопоставленные – светские и духовные, и этих последних о. Илия находил возможность вполне удовлетворять и залечивать сердечные раны каждого из них, как об этом отзываются и до сего времени.

Многие из братствующих Верхотурского монастыря, желая воспользоваться духовным отдыхом, удалялись на несколько дней в пустынь о. Илии. Прибывши сюда, находились в отдельной келии. О. Илия, по свойственной ему ревности, без малейшего лицезрения, хотя был то и сам настоятель, назначал каждому из них известное правило келейных молитв и поклонов и, конечно, все это выполнялось ими в точности и без труда при свежих силах и в тихом безмолвии после многолюдства монастырского. В известное время о. Илия занимался с ними душеполезными собеседованиями. И действительно, возвратившиеся из пустыни в монастырь, эти лица чувствовали себя бодрыми духом и утешенными.

И здесь, в пустыне, о. Илия строго соблюдал должное приличие. Келейное молитвенное правило и поклоны выполнял непременно в мантии, а в остальное время находился в подряснике, подпоясанном кожаным поясом. В мантии же непременно всегда бывал и в храме, а приобщаясь Св. Таин Христовых, имел на себе схимническое облачение. Бывая в храме во время богослужения, он в простое время становился где-либо у стены или колонны храма, а в праздники и Великий пост, когда храм бывает переполнен богомольцами, становился в алтаре, свободном от богослужения.

При входе в храм почти всегда оделял милостынею находящуюся на паперти нищую братию.

О таких бедняках, нуждающихся более чем нищий, но стыдящихся протягивать руку за милостыней, о. Илия всегда имел возможность, или лучше сказать, считал нужным напомянуть в беседах о милостыне.

Во время пути зимою и летом, о. Илия всегда имел на себе, сверх подрясника, дубленый полушубок; в этом же полушубке всегда ходил и в монастыре, вне церкви.

В келии о. Илии ни ранее, ни теперь, никто не видал у него кровати, кроме только кресла самой простой работы, которое ему служило и кроватью. Кроме икон, книг и самого необходимого для проживания в келии у него не было.

Настоятель Верхотурского монастыря, архимандрит Иов, согласно прошению его, по слабости здоровья был уволен на покой, с правом возвращения в Валаамский монастырь, куда он и выбыл в июле месяце 1899 года. В виду этого, был избран братиею и утвержден настоятелем монастыря иеромонах Арефа. Этот, последний, также, как и о. Илия, прибыл в Верхотурский монастырь из Валаамского вместе с архимандритом Иовом. Когда о. Арефа проживал на Валааме и с тех пор, бывши еще молодым послушником, он хорошо знал о. Илию, как старца опытного в духовной жизни, руководством которого он и пользовался по прибытии их в Верхотурский монастырь вступил в управление его, иеромонаха Арефы, который был в то время сравнительно еще молодых лет, то такой старец для него был небезполезным и он поэтому нередко посещал о. Илию, бывая у него в пустыне. А также и о. Илия, во время настоятельства о. Арефы, до некоторой степени участил свои выезды в монастырь.

А между тем, преклонный возраст и непрестанные самоотверженные подвижнические труды о. Илии сильно стали отзываться на его здоровье, так что в конце концов выезды из пустыни в монастырь становились для него совсем непосильными.

Усматривая такую слабость о. Илии, настоятель монастыря о. Арефа (тогда уже возведенный в сан игумена) сделал ему предложение о переходе на постоянное жительство в монастырь, обещаясь устроить для него в монастыре уединенную келию. На это предложение о. Илия, после некоторых колебаний в решении, свое согласие изъявил.

В виду выраженного согласия со стороны старца на переход из пустыни в монастырь, бывшая его келия, находившаяся около монастырской Октайской заимки, была перевезена вскоре же в монастырь. Здесь келия эта поставлена была в монастырской роще, на против и вблизи братского кладбища, но вдали от монастырских зданий, она кругом была обнесена глухим тесовым забором.

В монастырскую келию-особняк о. Илия перешел по лету 1899 года, проживши в Октайской пустыне ровно три года.

После того, как перешел о. Илия на жительство в монастырь, келия его здесь положительно осаждаема просителями, большею частью из приходящих богомольцев, которых в монастырь для поклонения честным мощам св. праведного Симеона бывает почти круглый год во множестве. Насколько позволяли силы, о. Илия старался удовлетворить каждого из приходящих к нему, а также не прекращал отвечать и на письма своих учеников и учениц.

Несмотря на это, как передают очевидцы, о. Илия здесь еще более усилил свое молитвенное правило и умножил число поклонов, которых иногда полагал до 3000 в ночь. Поклоны он распределял так: после каждых 80 поясных полагал 20 земных поклонов. Это правило в отношении которых он выполнял живя еще на Валааме.

В церковь ходил, если позволяли ему силы, очень часто, а также часто приобщался и Св. Христовых Таин.

В виду усилившейся за последнее время болезни о. Илии, к нему приставлен был настоятелем опытный и благонадежный послушник, который безвыходно и находился в его келии, помогая и услужая старцу. Очень часто и по долгу бывал у о. Илии из пустыни и старец Евдоким, который как дитя расстраивался при виде о. Илии в болезни, всячески стараясь услужить и помочь ему при этом.

Живя в келиях и когда позволяло ему здоровье, о. Илия известное время уделял и на физический труд, как-то: колол дрова, работал около келии, а в летнее время наблюдал за овощными огородами, которые имелись везде, где он проживал. Вообще день у него распределялся весь на молитвенное правило и прочие труды и все это исполнялось им с поразительной точностью. В 12 часов ночи обязательно был на молитвословии, на это время принятом им навсегда. Как на Валааме, так и здесь о. Илия в баню никогда не ходил.

Умел старец исполнять слова псалмопевца: «гневайтеся и не согрешайте». Где усматривал, что необходимо исправить погрешности обратившихся к нему, а в особенности же иноков и инокинь, тут он казался полон гнева, но врутренно совершенно был спокоен, и этим достигал двух целей: и человека исправить и не расстроить, и свой мир душевный сохранить; зато при его замечаниях любовь к нему еще более возрастала.

Особенные черты в беседе и наставлениях о. Илии были – это полное отсутствие лицеприятия. Он поучал искренно и бедного и богатого, и сильного и убогого, а где следовало, также без ведения личности, он обличал безпощадно; бывали случаи, что он без малейшего стеснения делал свои замечания и настоятелям монастырей, в которых он проживал. Вообще ревность у него по Боге и правде была замечательная; эта ревность, как известно, обнаруживалась у него еще при новоначалии в Валаамском монастыре. Это последнее вполне подсказывает о том, что этим даром ревности он обладал с детства, как бы говоря об этом словами псалмопевца: «Боже мой, имже научил мя еси от юности моея, и доныне возвещу чудеса Твоя» (Пс. 70,17).

Многие обращались к нему с таким вопросом: как избавиться от грехов? На это он всегда ограничивался таким ответом: «Помни последняя твоя, во веки не согрешиши»! Конечно, вместе с этим старался кратко, просто и для каждого понятно разъяснить значение этого изречения. Это изречение было любимым у него тогда, когда был еще юношей, а теперь тем более он употреблял его в беседах и наставлениях с своими посетителями.

С начала октября месяца 1900 года очень редко было уже возможно видеть выходящим его из своей келии, потому что болезнь у него более и более усиливалась. Очень редко, и то с большим трудом стал бывать и во храме. Наконец, положительно, разслаб, почему мог принимать посетителей только в исключительных случаях, а вскоре за этим решительно отказал в принятии кого-либо. Когда болезнь приковала о. Илию к одру, он часто стал просить приобщения Св. Христовых Таин и приобщался в своей келии. Настоятель монастыря, игумен Арефа, ежедневно посещал больного, лично наблюдая за правильностью ухода за больным старцем. Было совершено над болящим и таинство Елеосвящения.

30 ноября 1900 года, к удивлению всех, о. Илия объявил окружающим его, чтобы на это день вход в его келию был открытым для всех. Это желание, насколько было возможным, и было исполнено. Тогда же пожелал приобщиться Св. Таин Христовых. На этот раз о. Илия Св. Дары принимал с особенным чувством и радостью. Вообще в этот день и даже перед вечером уже с окружающими его: игуменом Арефою, некоторыми из монастырской братии и прочими близкими к нему лицами о. Илия беседовал свободно и даже в некоторых случаях употреблял шуточные слова, хотя слабость была очевидна, но опасного не предвещала. Вечером же стало заметно, что силы совершенно покидают его, но он, как бы собираясь в путь на брачный пир, совершенно спокойно выслушал прочтенную над ним отходную молитву. Вслед за этим, в присутствии тех же находившихся около больного лиц, о. Илия, как бы засыпая, тихо стал кончаться, - вздохнул и на веки почил сном праведника, в 8 ч. 30 мин. Вечера того же 30 ноября 1900 года, имея он роду 70 лет и после 38 летней иноческой жизни. Воистину: «Блажени мертвии умирающии о Господе. Ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих, дела бо их ходят в след их» (Апок. 14,13).

Ровно в 9 часов, т.е. вскоре после кончины о. Илии, братия обители и граждане Верхотурья были оповещены о сем печальном событии тремя редкими ударами в большой монастырский колокол, а вслед за этим игуменом Арефой была совершена первая лития у тела новопреставленного.

На другой день, 1 декабря, гроб с останками о. Илии был вынесен из его келии в монастырский Николаевский храм. При выносе усопшего участвовали все иночествующие обители, во главе с настоятелем игуменом Арефой, а также многие из почитателей покойного.

Многие преданные старцу, проживавшие в окрестных городах, заводах и селениях, скоро узнали о кончине его и поэтому ко дню погребения успели прибыть в монастырь.

Несмотря на то, что тело о. Илии находилось около трех дней в храме, но положительно, не издавало смертного запаха.

До самого погребения, целые дни в церкви, где стояло тело о. Илии, находился народ, приходивший отдать последний долг тому, кто был и отцом и врачом безмездным всех приходивших к нему.

4 декабря, по совершении чина отпевания, все братствующие обители, во главе с настоятелем, игуменом Арефой, множество почитателей его, прибывших к этому времени в монастырь, с печальным звоном колоколов, провожали тело о. Илии на монастырское кладбище и там предали земле близ алтаря кладбищенского храма, с правой стороны.

Вскоре после этого, любовью игумена Арефы с братиею, на могиле о. Илии устроена благолепная сень в виде открытой часовни, в которой поставлен большой деревянный осьмиконечный крест, с помещением на нем елейной покойного небольшой иконы Знамения Божией Матери, пред которою и до сего времени теплится неугасимая лампада, с избытком поддерживаемая почитателями покойного старца.

В 1907 году, усердием почитателей о. Илии, на могиле его, у подножия находящегося на ней креста, воздвигнут богатый чугунный памятник, с такою надписью: «Здесь покоится прах старца-пустынника, схимонаха Илии, прибывшего из Валаамского монастыря, скончавшегося 30 ноября 1900 года, на 71 году от рождения. – В обители подвизался около 40 лет. Памятник сооружен чтителями его памяти».

С 1917 года для людей божьих наступило время великих скорбей и испытаний. Пришла безбожная власть, которая стала убивать в людях Веру Православную.

В 1932 году после многочисленных гонений оставшихся монахов монастыря отправили в ссылку, кладбище сравняли с землей, возведя здания производственных цехов и администрации.

Уже давно ушли из жизни те, кто лично знал старца Илию, но рассказы о старце Илие, как о прозорливом пустыннике, любимом отце и молитвеннике передавались из уст в уста.

Когда в 1990 году Свято-Николаевский монастырь был возвращен Русской Православной Церкви, настоятель начал поиски святых мощей. По старинному плану определили место нахождения кладбищенского храма. Ныне здесь пролегала автомобильная трасса. Дорогу вскрыли и, подняв производственный мусор и пропитанную окисью землю, на глубине 5 метров обнаружили два захоронения. Рядом с о. Илией был похоронен игумен Арефа. Из склепов, доверху полных воды, извлекли останки двух праведников. Это событие произошло в августе 1994 года, в канун праздника Преображения Господня. Гроб о. Илии определили по уцелевшей иконе Знамения Божией Матери и частично сохранившемуся облачению.

Мощи обрели нетленными, их обработали по Афонскому обычаю и установили в Спасо-Преображенском храме для всеобщего поклонения, где они находятся доныне.